Стена имени Путина

55 лет назад, 13 августа 1961 года, началось строительство легендарной Берлинской стены – самого мрачного символа холодной войны, наполненного множеством смыслов.

Стена – это зримое противостояние двух систем. Стена – это подавление свободы. Стена – это насилие над миллионами людей. А, кроме того, Стена – это сокрушительное имиджевое поражение и публичное признание собственной неконкурентоспособности.

"Вальтер, ты пойми одно: с открытыми границами мы с капитализмом соревноваться не можем", – жаловался восточногерманскому лидеру Ульбрихту старший товарищ Никита Хрущев.

После возведения Стены стало бессмысленно рассказывать о преимуществах социализма, и советская пропагандистская работа за рубежом обесценилась.

Кто поверит в социалистический рай, если живущих в раю приходится удерживать бетоном и колючей проволокой? Репутация соцлагеря была непоправимо подорвана, и вместо заманчивой витрины Восточная Германия превратилась в мировое пугало. Но руководители СССР и ГДР не видели другого выхода: по их мнению, массовый отток немцев на Запад следовало остановить любой ценой.

Так что Стена – это еще и смятение. Страх остаться без подданных, толкающий на крайние меры. Готовность пожертвовать репутацией для решения пугающей проблемы. Отказ от будущего и перспектив ради удержания имеющегося. По сути, Стена – это определенный поведенческий шаблон, актуальный во все времена.

И сегодня, когда бывший сотрудник КГБ в Восточной Германии Путин возрождает славные традиции холодной войны, впору опять вспомнить о Стене. Образно говоря, вся украинская политика Москвы после Евромайдана – это попытка возвести новую Стену. С тем же грубым насилием, смятением и страхом, откровенным признанием в неконкурентоспособности и разрушением собственного имиджа.

Долгое время в информационном пространстве поддерживалась иллюзия, будто РФ способна цивилизованно и на равных конкурировать с Западом.

Кремлевская пропаганда лезла вон из кожи, рассказывая об альтернативном российском пути, о его преимуществах и выгодах для остальных постсоветских государств. И внешне все выглядело вполне благопристойно: поддержка пророссийских политсил в Украине и других странах, гламурная ностальгия по СССР, Газпром и Таможенный союз, убедительные речи об энергетической сверхдержаве, профессиональные репортажи Russia Today, нанотехнологии и духовные скрепы, дружеские беседы Путина с западными лидерами, пафосная Сочинская олимпиада с подмененной мочой…

На создание привлекательной витрины "русского мира" ушли миллиарды нефтедолларов, масса времени и сил.

Но в 2014 году все эти труды были перечеркнуты Владимиром Владимировичем.

Своими действиями ВВП продемонстрировал, что российский проект не выдерживает конкуренции, и соседнюю территорию можно удержать только с помощью насилия. Что высокодуховный "русский мир" несостоятелен без путинских боевиков, танков и "Градов" – как восточногерманский социализм был несостоятелен без бетонных и проволочных заграждений. Что респектабельный имидж РФ уже не важен, и главное – любой ценой пресечь уход украинцев на Запад. Параноидальный страх остаться без Украины перевесил остальные соображения.

Действительно ли болезненная для Москвы украинская проблема не имела другого решения? Позволим себе в этом усомниться. Многие аналитики уверены, что в 2014-м Кремль совершил фатальную ошибку: можно было добиться куда большего, не прибегая к насилию, а постаравшись договориться с преемниками Януковича, с нашей новой-старой элитой.

Прояви ВВП чуть больше гибкости, чуть больше понимания украинских процессов – и сегодня он мог бы иметь в Киеве вполне лояльное правительство, по-прежнему считаться респектабельным политиком, не сидеть в международной изоляции и не страдать от разорительных санкций.

Но история не знает сослагательного наклонения, и подполковник КГБ выбрал привычную Стену. Ибо путинский стиль мышления не отличается от стандартов 55-летней давности.

Вновь перенесемся в Берлин начала 1960-х.

Молодой восточный немец, желавший перебраться на Запад, считал себя самостоятельной личностью. Но для руководства СЕПГ и КПСС он являлся государственной собственностью, живым имуществом соцлагеря. Когда западноберлинский бизнесмен принимал восточного немца на работу, оба считали происходящее обычным деловым соглашением. Но для Ульбрихта и Хрущева это было преднамеренной диверсией против ГДР, подлой кражей чужого.

Перед возведением Берлинской стены Запад был на полном серьезе обвинен в "торговле людьми", и коммунистические лидеры верили, что защищают свою законную собственность от вражеских посягательств.

Именно так в Кремле всегда воспринималась и продолжает восприниматься Украина. Как собственность, по праву принадлежащая России. А собственность не может выбирать: ее могут только отобрать. И если украинцы предпочитают западный путь развития – это коварная антироссийская спецоперация и грабеж среди бела дня.

Значит, действовать нужно по-хозяйски жестко и решительно, без дипломатических сантиментов, а грубой силой. Увы, достигнутый результат едва ли удовлетворил кремлевского лидера: с пресловутой "Новороссией" не сложилось, а отторжение Крыма и части Донбасса хоть и нанесло серьезный удар по Украине, но не остановило ее бегство на Запад.

С точки зрения Владимира Владимировича новая Стена остается недостроенной. Условная Фридрихштрассе и условная Потсдамерплац перекрыты, но условные Бранденбургские ворота не контролируются, и незаконный исход украинцев из российской зоны влияния продолжается.

Пока эта брешь не заделана, ВВП, естественно, не успокоится. Действовать можно различными способами: эскалация конфликта и прямое военное вторжение, внутренняя дестабилизация и дезинтеграция Украины, боснийский вариант с использованием Донбасса для удержания всей страны в кремлевской орбите и т.д. Вопрос в том, хватит ли у Путина сил для реализации хотя бы одного из этих сценариев, и насколько эффективным окажется наше противодействие.

Конечно, украинцы могут поддерживать себя мыслью, что исторически Кремль уже проиграл, что его политика бесперспективна и в любом случае обречена на поражение. Все мы помним, как бесславно рухнула оригинальная Берлинская стена. Но предотвратить достройку Стены все-таки легче и предпочтительнее, чем потом дожидаться ее падения. 

Михаил Дубинянский, для УП